Перекрёстки судеб

Надю положили на обследование в эту ненавистную больницу, в которую хоть единожды попадает каждая женщина. Конечно, это гинекология. Как всегда, в приёмном покое тягомотина. Зачем всех приглашать к девяти часам? Пока заполняли истории болезни, переодевали, осматривали каждую поступающую, остальные маялись в маленьком коридорчике. Когда очередь подходила, женщин, как деталь на конвейере, передавали из рук в руки. Медсестра приёмного покоя, сестра-хозяйка, врач с этим ужасным креслом-вертолётом, санитарка приёмного покоя, постовая медсестра, санитарка отделения. Надя прошла этот конвейер и наконец очутилась в палате на шесть человек. Узкие проходы между койками, в углу раковина, туалет в коридоре за углом. После долгого стояния в коридоре Надя с удовольствием растянулась на кровати. Осмотрела знакомые стены.

− А кто лечащий врач? − спросила Надя у молодой женщины, сидящей с вязанием на соседней кровати.

− Екатерина Степановна, − ответила та.

«Боже, ─ подумала Надя, ─ опять она! Сколько можно пересекаться с этой ужасной женщиной? Ну почему бы не попасть к другому врачу? Не хочу её видеть». Воспоминания захлестнули.

Первая встреча. Надя студентка третьего курса медицинского училища. Екатерина Степановна ─ преподаватель хирургии, молодая выпускница медфака. Надя мечтала стать хирургом и ждала хирургию с нетерпением.

В аудиторию вошла действительно молодая, маленького роста, чуть полноватая женщина с короткой стрижкой, светловолосая. В прямой чёрной юбке и облегающем свитере ярко-рыжего цвета. Представилась:

− Здравствуйте. Меня зовут Екатерина Степановна. Я буду вести у вас хирургию.

Держалась она прямо, до неестественности. Говорила чёткими, отрывистыми фразами. Трудно было даже представить, улыбку на её лице. Отчеканила два часа. К концу занятия свитер на её груди натянулся. Будущие медички поняли, что перед ними кормящая мать. Уходила Екатерина Степановна, чеканя шаг и прижимая левой рукой журнал как винтовку. Не удивительно, что девчонки с первого дня приклеили к ней кличку «солдат в юбке» и не очень-то полюбили.

Наде же в ней нравилось хорошее знание предмета. А что ещё нужно от преподавателя? Строга? Зато никто не отвлекался и не мешал слушать. Училась Надя хорошо, но вскоре поняла, что хирургом ей не быть. Она теряла сознание, как только во время операции делали первый разрез. Ей совали под нос ватный тампон с нашатырём и выводили из операционной.

Выпускной курс подходил к концу. Сдана последняя сессия на отлично. Впереди практика и государственные экзамены. На практику Надю направили в небольшую сельскую больницу. Медсестёр там не хватало и пришлось не практиковаться, а работать в полную силу. Справилась.

Последний рывок ─ госэкзамены. Два прошли гладко, без проблем и добавили ещё две пятёрки в диплом. Осталась любимая Надей хирургия. Вот уж где неприятностей она не ожидала. Экзамен, как всегда, принимала комиссия из трёх человек. Надя отлично ответила на все вопросы билета. Екатерина Степановна спросила у членов комиссии:

− Дополнительные вопросы есть?

− Расскажите, как проводится профилактика столбняка при ранах, − спросила одна из членов комиссии.

− Вводят противостолбнячную сыворотку или противостолбнячный иммуноглобулин и столбнячный анатоксин, − бодро ответила Надя.

− А можно ли ввести только противостолбнячную сыворотку? − продолжила экзаменатор.

Надя вспомнила, как полмесяца назад она столкнулась с подобной ситуацией в сельской больнице. Тогда сделали больному только один укол, ввели противостолбнячную сыворотку. Надя это точно знала потому, что укол делала сама. Это было распоряжение врача. Она ответила:

− Когда я была на практике, больному ввели только сыворотку.

− Этого не может быть, − заявила экзаменатор. − Ошибка серьёзная, я ставлю четвёрку.

− Ну что вы, девчонка идёт на красный диплом. Это последний экзамен. Зачем мы будем ей портить жизнь. Ведь она может поступать на медицинский факультет с одним экзаменом. Да и решать это не медсестре, а врачу. Я ставлю пять, − решительно вступилась другая.

− Итог зависит от вас, Екатерина Степановна. Вы её учили, вам и решать, ─ не сдавалась первая.

Надя удивилась, что её не попросили выйти при этом обсуждении. Стояла в тягостном ожидании перед столом, за которым сидели преподаватели.

− Я им говорила, что надо делать и то, и другое, − отчеканила Екатерина Степановна, − поэтому ставлю четыре.

Так Надя окончила медицинское училище с обычным синим дипломом. Правда, осталось чувство, что её предали.

Несмотря на то, что после того экзамена прошло десять лет, воспоминание о минутах ожидания решения комиссии неприятно. «Ну да бог с ним этим экзаменом. Раз хирургом стать не могла, то и красная корочка была без надобности», – думала Надя. Куда большего её лишила следующая встреча с Екатериной Степановной. Забыть бы всё. А воспоминания, как приведения, витали над ней, не давая покоя.

Встреча вторая. Уже был отдан долг государству за обучение в училище тремя годами работы по специальности. Без этого даже документы для поступления в вуз не принимали. Выучили ─ работай. Отработала, в вечерней школе получила аттестат и поступила на физмат. А в конце первого курса влюбилась и вышла замуж. Летом мужа отправили в командировку на два с половиной месяца. Надя сдала сессию, выкроила неделю перед практикой и поехала к нему. Неделя была превосходная. В Куйбышеве, ныне Самаре. Волга, солнце, молодость. Через месяц Надя поняла, что беременна. Детей хотела и любила. Работа в Детской больнице управляться с ними натренировала. На её посту были детки от нескольких дней до трёх лет. От мысли, что у неё будет маленький, ходила счастливая. Стихи стала писать типа: «Спи сыночек, спи маленький, расскажу тебе сказку про цветочек аленький…» Даже по мужу не так скучала, не одна ведь. Подруга, у которой уже был ребёнок, посоветовала не ходить к врачу рано, загоняют. Пошла на четвёртом месяце. Каково же было Надино удивление, когда войдя в кабинет, она увидела Екатерину Степановну. Оказывается, та прошла специализацию на хирурга-гинеколога. Была всё тем же жестковатым «солдатом в юбке». Катя без обиняков сообщила, что ездила к мужу на неделю, после поездки забеременела, а значит у неё срок четырнадцать недель.

− Как ты так точно можешь знать срок? − возразила Екатерина Степановна.

− Так я же на неделю к мужу ездила, − удивлённо повторила Надя.

− Мало ли, на сколько ты к мужу ездила, как будто только от мужей дети бывают, − сухо отчеканила Екатерина Степановна, − Ложись в кресло.

Наде захотелось выйти из кабинета, но она сдержалась. Пальцы у Екатерины Степановны были такие же жёсткие, как и характер. Она долго мяла Надин живот и объявила:

− Не больше девяти недель.

− Но этого не может быть! − чуть не плача закричала Надя. − Вы же так нашу семью разрушить можете!

− Ну, это уж не моё дело. Ставлю срок девять недель.

Из консультации Надя вышла совсем расстроенная. Она не боялась, что муж ей не поверит, просто было обидно, что с нею так обращалась её же преподаватель. Вечером заболел низ живота. «Домяла», – подумала Надя. Утром появилась капля крови. Помчалась в консультацию. Попасть можно было только к своему участковому гинекологу, и как на грех у неё в это время был приём.

− У тебя выкидыш, − заявила Екатерина Степановна, − сделать уже ничего нельзя. Срочно в больницу.

Выписала направление и отправила в больницу своим ходом. Дом был ближе больницы, муж дома, и Надя пошла домой. Мобильных тогда не было, домашнего телефона тоже. Как же не предупредить? Дома Надя села на диван и разрыдалась. Муж успокаивал. «Может, обойдётся? Не расстраивайся. Я тебя провожу». Надя встала и из неё потоком хлынула кровь. Её было так много, что даже муж испугался. Побежал вызывать скорую. Надя села, лишь бы остановить этот поток. С ужасом представила, что такое могло случиться на улице. Скорая приехала быстро. Привезли первый раз в жизни в эту больницу. Из Нади лило как из крана, началась суматоха. Её уложили на носилки и поволокли в операционную. Срочно вызвали врача. Врач, евреечка бальзаковского возраста, с плавными движениями и ласковым голосом пришла с группой студентов медфака. Юноши и девушки окружили Надю, которой было всё равно, кто вокруг. Даже боли не чувствовала. Сверлила одна мысль: «Ребёнка не будет».

− Будем чистить очень аккуратно, − мягко комментировала студентам врач. − Женщина молодая, беременность первая. Ей ещё рожать надо. Делаем открытие шейки, вводим. Приходится по кусочкам. Плод большой, недель четырнадцать. Мальчик.

Надя не издала ни звука. Она закрыла глаза. Свет померк, только слёзы катились. Врач сказала одному из студентов:

− Миша, вытрите тушь, а то в глаза попадёт.

Ватный тампон мягко и нежно прикасался к Надиному лицу. Затем её взяли за руку и стали гладить.

Надю отвезли в палату. Она ничего не чувствовала, кроме пустоты. Пусто внутри, пусто вокруг. Жить не хотелось. Зачем пошла к Екатерине Степановне?

Надя встала с кровати и подошла к окну. В тысячу первый раз упрекала себя. Ведь знала, что на таком сроке нельзя проводить осмотр на кресле. Почему не ушла, зачем послушалась? Больничные не нужны, декретных не будет. Студентка. Неужели сейчас позволю лечить себя этому чудовищу? Или опять скандал? Как тогда? При следующей встрече. Почему судьба постоянно сталкивает меня именно с этой женщиной?

Встреча третья. Прошли годы. У Нади подрастала дочка. Надино счастье. И опять скорая помощь привезла ту же больницу с температурой под сорок. Надю трясло, и в тоже время было очень холодно. Оказалось воспаление матки. Надя опять студентка выпускного курса заочного отделения Политехнического института. Оставалось сдать последнюю сессию, написать диплом – и второе высшее. «Только бы выписаться до сессии»,− думала с тревогой. На поправку пошла быстро. В пятницу лечащий врач сказала, что всё хорошо, но оставит Надю до завтра. Напишет записку дежурному врачу, чтобы отдали документы и выписку, если не будет ни температуры, ни кровотечения. Всё было в норме, и Надя пошла за документами к дежурному врачу. Дежурила в этот день Екатерина Степановна.

─ Нет, ─ сказала она металлическим голосом. ─ Пусть вас свой лечащий врач выписывает в понедельник.

─ Но ведь она вам оставила документы! Екатерина Степановна, у меня в понедельник сессия начинается, последняя. Мне в воскресенье в Ленинград выезжать надо, ─ настаивала Надя.

─ Сдадите свою сессию позже.

─ Позже нельзя, меня на диплом не отпустят, а значит, всё на целый год отодвинется. Да и с чужой группой через год сдавать труднее.

─ Я сказала, что не выпишу вас. Тем более что вы поедете в другой город, а если что-нибудь случится? − бесстрастно чеканила Екатерина Степановна.

─ Что же вы тогда не ходите в галошах и с зонтом? − со слезами на глазах съязвила Надя.

Через несколько минут в палату вошла медсестра, вручила больничный, выписку и сообщила, что её выписали.

Надя сдала сессию, защитила диплом.

И вот опять эти стены. У Нади уже двое детей, две девочки. Тот не родившийся сын, которому она писала свои первые наивные стихи, был болезненным воспоминанием. Но и это не единственная боль, которую доставила ей эта женщина. Физическая боль совсем не в счёт, она быстро забывается. Сколько женщин во время первых родов и сразу после них думают, что больше никогда. Однако рожают и вторых, и третьих. Жажда и счастье материнства побеждают. С душевной болью сложнее. Она саднит всю жизнь. Надю даже в жар бросило, когда в памяти всплыла ещё одна встреча с Екатериной Степановной.

Встреча четвёртая. В ночь с воскресения на понедельник у Нади разболелся живот. Сначала она терпела. Принимать обезболивающее опасно. Заглушишь, а там аппендицит или ещё что-нибудь. Так и до перитонита недалеко. Боль не давала спать, то усиливаясь, то немного затихая. Под утро муж не выдержал и вызвал скорую помощь. Врач заподозрила внематочную беременность и привезла в ту же больницу. Там решили, что оснований для экстренной операции нет, и положили в палату. Тем более что по понедельникам был большой обход с заведующей и всеми врачами отделения.

Утром группа врачей и медицинская сестра вошли в палату. Среди врачей была и Екатерина Степановна. Перед обходом все больные должны были лежать в кроватях, ходячие тоже. Врачи становились полукругом у кровати каждой больной, лечащий врач зачитывал из истории болезни фамилию, диагноз, результаты исследований, динамику развития болезни. После короткого обсуждения переходили к следующей. Настала очередь Нади. Все врачи остановились у её кровати. Екатерина Степановна открыла её историю болезни, прочла фамилию, имя, отчество и, закрыв историю, заявила:

─ Эту больную я лечить категорически отказываюсь. Она мне нахамила, когда лежала у нас прошлый раз. Женщина не выдержанная, не умеет себя вести. Такую наглую особу я лечить не стану.

От неожиданности даже у заведующей отделением не нашлось слов. Все стояли, молча. Тишина затянулась. Надя чувствовала себя распятой. Лежать под одеялом перед толпой людей было невыносимо. Всё в ней окаменело – и тело, и душа. Говорить не могла. Хотелось провалиться! Что подумали врачи? Галоши и зонт – это такое хамство, за которое надо нарушать клятву Гиппократа? Надя не помнила, что было дальше. Очнулась, когда возле неё уже никого не было.

─ Что случилось-то у вас прошлый раз? ─ спросила одна из больных.

─ Не трогайте вы её. Пусть отойдёт, ─ произнесла другая.

Как точно поняла или почувствовала Надино состояние. Действительно надо было отойти. Ни разговаривать, ни даже шевелиться Надя не могла. В голове был водоворот мыслей. Почему-то про фашистов, которых во время войны наши врачи лечили, а потом уж судили. Про жалобу. А что она изменит? Сотрёт унижение? Сколько может это чудовище жизнь портить? Надо проучить, отомстить. Господи, хоть бы стоять перед ними в этот момент и то легче! Раздетой и лежащей Надя ощущала себя особенно беспомощно.

Через некоторое время к ней подошла молодая доктор и сказала, что будет Надиным лечащим врачом. Она так ласково разговаривала, будто понимала её состояние и старалась стереть, загладить, помочь. И Надя была благодарна ей за эту молчаливую поддержку, за отсутствие всяких обсуждений и объяснений.

Долгие годы эта сцена, всплывая, причиняла боль. Из каких-то тёмных уголков души выползала злость и жажда отмщения. Но тут же приходила мысль, что так нельзя. Нельзя желать зла! Надо простить и забыть. А когда беда у Екатерины Степановны всё же случилась, Надя была потрясена. «Господи, ─ думала она, ─ ну не так же жестоко. Зачем?»

Екатерину Степановну послали на очередные курсы повышения квалификации. У её дочки, девочки двенадцати лет были первые критические дни и проходили они не очень спокойно. Но мама уехала на месяц. То ли девочка не могла поделиться с папой своими проблемами, и они приобрели необратимый характер, то ли ещё что-то, но девочка умерла.

Опять эта больница. И, похоже, простить не получилось. Позволить ей прикасаться к себе? Это ужасно. Как встретиться с ней? Как разговаривать?

─ Будь что будет, но скажу, что не уважаю её, ни как человека, ни как специалиста и лечить себя не позволю, ─ решила Надя.

─ Ложитесь, обход, − сообщила соседка, забегая в палату.

Вошла Екатерина Степановна. В первый момент Надя усомнилась, она ли это. Её лицо, фигура, голос. Она, но другая она. Нет «солдата в юбке», нет чеканящего шага. Подошла к Надиной кровати, села на краешек. Заговорила мягким ласковым голосом. Узнала? Не могла не узнать. Перед Надей была просто женщина с печалью с глазах. Этой женщине она не смогла сказать то, что собиралась сказать той.

Источник